Ознакомительный отрывок из романа Томаса Пинчона “Радуга тяготения”
января 30, 2018
…Тут Пирату удается сесть на узкой холостяцкой койке и проморгаться. Какой ужас. Какой блядский ужас… над собой он слышит треск материи. В Директорате Особых Операций Пирата натаскали реагировать быстро. Он спрыгивает с койки и пинком отправляет ее на роликах курсом к Бомбажу. Тот в отвесном падении рушится точно у миделя под мощный аккорд пружин. У койки подламывается ножка.
- Доброе утро, - отмечает Пират. Бомбаж кратко улыбается и снова засыпает, поглубже зарывшись в Пиратово одеяло.
Бомбаж - один из соарендаторов этой фатеры, домика недалеко от набережной Челси, возведенного в прошлом веке Коридоном Тропелом, знакомцем всех Россетти, который носил власяницы и любил возделывать на крыше лекарственные растения (эту традицию в последнее время оживил юный Осби Щипчон): из них немногие оказались стойкими и пережили туманы и морозы, а большинство вернулось обрывками странных алкалоидов в почву крыши вместе с навозом троицы призовых хрюшек уэссекс-сэдлбек, расквартированных там же преемником Тропела, вместе со сгнившей листвой множества декоративных деревьев, пересаженных на крышу последующими жильцами, а также случайным несъедобным блюдом, выброшенным или выблеванным туда же тем или иным чувствительным эпикурейцем, - все это в конечном итоге лессировалось ножами сезонов до импасто в фут толщиной, невероятный слой чернозема, где вырастет что угодно, и не в последнюю очередь - бананы. Пират, доведенный до отчаяния нехвтакой бананов в военное время, решил выстроить на крыше стеклянную теплицу и убедил приятеля, который челночно летал из Рио -в Асунсьон -в Форт-Лами, умыкнуть ему отводок-другой банана в обмен на немецкий фотоаппарат, ежели Пират в свою следующую парашютную вылазку на таковой наткнется.
Пират обрел известность своими Банановыми Завтраками. Сотрапезники слетаются сюда со всей Англии, даже те, тко аллергичен или прямо враждебен к бананам, всего лишь посмотреть - ибо политика бактерий, низовка почвы кольцами и цепями сетей одному богу известно с какой целью зачастую приводили к расцвету плодов до длины в полтора фута, да - поразительно, но правда.
Пират в уборной стоит и писает без единой мысли в голове. Затем проникает в шерстяной халат, который носит шиворот-навыворот, чтоб сигаретный карман не торчал на всеобщую потребу - не то чтобы это помогало, - и, огибая теплые тела друзей, пробирается к французскому окну, выскальзывает наружу, где холод лупит его по зубным пломбам; он стонет и с гулом взбирается по спиральной лестнице в садик на крыше, гед ненадолго останавливается, озирая реку. Солнце по-прежнему за горизонтом. Похоже, днем будет дождь, но сейчас воздух примечательно чист. Огромная электростанция, газгольдеры за нею стоят четко: кристаллы, выросшие в мензурке утра, - дымовые трубы, ветиляционные шахты, башни, трубопроводы, заскорузлые выбросы пара и дыма…
- Ххахх, - Пират безгласым ревом, глядя, как дыханье утекает через парапет, - ххахх! - Крыши поутру танцуют. Пиратова гигантская связка бананов, лучисто-желтая, влажно-зеленая. У его компаньонов внизу слюнки текут по Банановому Завтраку. Сей отдраенный начисто день должен оказаться не хуже других…
Ой ли? Далеко к востоку, внизу розового неба что-то блеснуло очень ярко. Новая звзеда, не меньше, иначе б не заметил. Он опирается на парапет и смотрит. Сверкающая точка уже превратилась в короткую вертикальную белую линию. Должна быть уже где-то над Северным морем… по-крайней мере, не ближе… под нею паковый лед, холодный мазок солнца…
Что это было? Не бывало такого. Но Пират не лыком шит. Он видел это в фильме, всего лишь пару недель тому… это инверсионный след. Уже выше на толщину пальца. Но не от самолета. Самолеты не запускают вертикально. Это новая - и по-прежнему Самая Секретная - германская ракетная бомба.
“Свежая почти”. Он это шепнул или только подумал? Пират потуже затягивает обтрепанный пояс халата. Ну что - дальнобойность этих штук предположительно больше 200 миль. А инверсионный след за 200 миль не разглядишь, ведь так?
О. О да: из-за кривой поверхности Земли, дальше к востоку, солнце вон там, только что взошло в Голландии, бьет в выхлоп ракеты, в капли и кристаллы, и они сияют по-над всем морем…
Белая линия резко прекратила подъем. Должно быть, отсечка топлива, конец горения, как там у них слово… Brennschluss. У нас такого слова нет. Или засекречено. Низ линии, первоначальная звезда, уже тускнеет в красной заре. Но ракета окажется тут, не успеет Пират увидеть восход.
След - размазанный, слегка раздерганный, в две-три стороны - висит в небе. Ракета, перейдя в чистую баллистику, уже поднялась выше. Но стала невидима.
Он разве ничего не должен делать? выйти на связь с оперативным штабом в Стэнморе, у них она вообще должна быть на радарах Канала - нет: вообще-то нет времени. От Гааги досюда меньше пяти минут (за столько успеть разве что до чайной на углу… свету солнца достичь планеты любви… вообще никакого времени). Бежать на улицу? Предупредить остальных?
Сорвать бананы. Он тащится по черному компосту к теплице. Такое чувство, что сейчас обосрется. Реактивный снаряд на высоте шестьдесят миль должен уже дойти до пика своей траектории… начать падение… вот… вот
Фермы пронизаны солнечным светом, молочные панели благотворно сияют сверху. Как может быть зима - даже такая - серой настолько, чтобы состарить это железо, способное петь на ветру, или затуманить окна, что открываются в иное время года, как бы фиктивно ни сохранялось оно?
Пират смотрит на часы. Ничего не доходит. Чешутся поры на лице. Опустошив разум - трюк десантника, - он делает шаг во влажную жару своего бананника и приступает к отбору спелейших и лучших, подхватив полы халата, чтобы было куда сбрасывать. Можно считать только бананы, передвигаясь с голыми ногами среди висячих связок, среди этих желтых канделябров, в этих тропических сумерках…
Снова наружу, в зиму. След совершенно пропал с неба. Пот лежит у Пирата на коже холодм почти ледяным.
Не спеша Пират зажигает сигарету. Он не услышит, как эта дрянь прилетит. Она летает быстрее звука. Первое известие о ней - взрыв. А потом, если ты еще тут, слышишь, как она прилетает.
А если ударит точно - ахх, нет - на долю секунды хочешь не хочешь, а ощутишь, как самый кончик со всей ужасной массой сверху лупит тебя в макушку…
Пират горбится, таща свои бананы вниз по штопорной лестнице.
Радуга тяготения (Томас Пинчон)
января 29, 2018
Что почитать занимательного? Ответить на этот вопрос имею что: как-никак я любитель фантастики. Но сегодня я к вам с ответом на вопрос: что почитать занимающего ум? Уже два дня как не могу всерьез взяться за последнюю книгу Нила Стивенсона “Семиевие”. И все из-за него - романа “Радуга тяготения” Томаса Пинчона. Это роман для взрослых. Его автор все вещи называет своими именами. Его герои разные - шпионы, ученые, солдаты, функционеры, актрисы… Никто из них не прячет от глаз читателя той части жизни, что обычно протекает за закрытыми дверями спален. Все открыто взору. Более того - то, что традиция называет интимным и имеет вполне себе литературные синонимы для обозначения процессов, тут нарочито выставлено напоказ, обозначается грубо-просторечно. И - хотите не хотите - а фильмы с элементами садо-мазо, снимаемые Третьим рейхом, стали причиной прихода в этот мир не одного дитя. Бедные дети войны - список тех, кого в романе “Радуга тяготения” можно так назвать, широк. Причина и следствие здесь играют в прятки.
“Радуга тяготения” даже не занимает ум, этот текст его оккупирует. Читать, наслаждаясь формулировками, игрой слов, что будит собственные, почти забытые способности мыслить метафорически, - вот что ждет вас на территории Томаса Пинчона. Это территория нереально реальной второй мировой войны. Читать, проводя внутреннюю инвентаризацию, доставать из памяти образы, которые есть твои собственные, почти окончательно погребенные под нуждами дня, страхи - вот что ждет вас на территории жизни-с-точки-зрения-каждого-персонажа. Это территория, где якобы-бессюжетность есть отражение пути к смерти, пути, по которому идут очень многие. “Радуга тяготения” - это роман, где сюжет протягивается, серебрясь, мыслями главных и второстепенных героев. Где нет главных и второстепенных героев, ибо с позиции тебя-самого ты и должен быть главным героем. Главным персонажем своей жизни. Или Страшной Сказки о ведьме, если ты способен к трансформации реальности через себя, как Томас Пинчон.
Параметры плодятся, как комары, быстрее, чем он с ними разделывается. Голод, соглашательство, деньги, паранойя, память, удобство, совесть. Хотя у совести применительно к Ахтфадену - знак минус, пусть она в Зоне и стала вполне себе разменным товаром. Того и гляди содержанты со всего света слетятся в Гейдельберг защищать по этой совести дипломы. Для совестливых появятся особые бары и ночные клубы. Концентрационные лагеря превратят в увеселительные парки для туристов, целыми гуртами повалят иностранцы с камерами, и всех будет до дрожи щекотать совесть. Пардон - это не для Ахтфадена, который тут жмет плечами, глядя на свои дубли в зеркалах, что растянулись с правого борта на левый: он с ракетой работал лишь до тех пор, пока воздух не становился разреженным - тогда уже все равно. А чем она занималась после - пусть уже не у него голова болит. Спросите у Вайхенштеллера, у Флаума, у Фибеля спросите - вот кто занимался возвращением в атмосферу. Спросите у секции наведения, это же они направляли туда, куда летело…
Жизнь многих - просто путь к смерти. И смерть присутствует в романе “Радуга тяготения”, уж будьте уверены! Она в книге, словно взвесь вещества, растворимого в воде. Не читаешь о смерти, а глотаешь текст романа “Радуга тяготения” вместе с ней. Но в мире Пинчона есть и те, кто будут сопротивляться, пытаться убежать с пути, уготованного жертве. Им не удастся, это ведь не Сказка! Но в попытке убежать и есть жизнь тех, кто не говорит: в ответе другие, я лишь маленький человек с маленькой совестью. Побег с целью задавать вопросы. Искать Ракету - Грааль, притягивающий тех-кто-знает-ответы. Искать себя. Рассеяться, но не дать себя использовать. Стать в дороге супергероем: Ракетменом, Свинохиро… Это и есть путь лучших? А сам-то как думаешь, читатель? Что почитать занимающего ум? Читайте “Радугу тяготения” Томаса Пинчона. Это постмодернистский роман, автор которого обнажает мозг героев эпохи, когда Теория мирового заговора еще не стала чучелом, сжигаемым в центре каждого второго художественного произведения. Но Томас Пинчон не ответит за вас на вопросы, которыми задавались читатели еще во времена домодернизма и модернизма.
Оцени сам. Ознакомительный отрывок из текста романа Томаса Пинчона “Радуга тяготения”.
Цитаты из автобиографии Сергея Белова “Движение вверх”
января 21, 2018
После выхода фильма “Движение вверх” интерес к истории советского баскетбола разгорелся ярким пламенем. Мы решили выбрать яркие цитаты из автобиографии Сергея Белова, которая легла в основу фильма.
О занятиях спортом в школе
Сам я с третьего класса стал заниматься акробатикой, а с четвертого — легкой атлетикой. Я рос не слишком крупным, но очень выносливым и жилистым. Природные данные естественным образом развились во мне за счет постоянного — с раннего детства — пребывания на свежем воздухе с непрерывной двигательной игровой активностью.
Я выступал за сборную школы по всем популярным видам спорта (а в 1-2-м классах еще и в соревнованиях по шахматам). Помню, лыжные кроссы мы бегали и в тридцатиградусный мороз. Другими параллельными увлечениями стали футбол, где я выступал в качестве вратаря, и только позднее — баскетбол.
Я считаю большой удачей, что спортивные занятия начал не напрямую с баскетбола, а получил в качестве базовой подготовки разностороннюю специализацию, навыки акробата и легкоатлета. Не раз впоследствии я добрым словом вспоминал лыжи, давшие мне выносливость, легкую атлетику, развившую скорость, акробатику, привившую культуру и пластику движений.
Достаточно рано я стал относиться к занятиям спортом очень серьезно. Меня не нужно было уговаривать пораньше лечь спать — я знал, что в 22.00 я должен быть в постели, потому что в 6 утра независимо от погодных условий я должен выйти на пробежку и зарядку. Я старался использовать любые свободные полчаса и провести их в спортзале или на стадионе, готов был тренироваться индивидуально и дополнительно с утра до вечера.
О старте во взрослом баскетболе
Опытные матерые игроки, годами выступавшие в командах первой лиги, не были корифеями в баскетболе, но его теневую сторону освоили досконально. Эта сторона нашего вида спорта особенно процветала в связи с отсутствием телевизионных трансляций. Сейчас в это трудно поверить, но тогда в момент пробития второго штрафного броска, пока все, включая судей, следят за мячом, вполне в порядке вещей были откровенные удары локтем в солнечное сплетение игроку команды соперника, ожидающему отскока.
Умение преодолевать жесткую оборону и удары локтями, быть всегда предельно собранным и готовым к любой агрессии соперника, приобретенное мной в том первом сезоне, очень пригодилось мне впоследствии. Игра в «Уралмаше» стала для меня настоящей школой жизни в большом баскетболе. По заданию тренера я осваивал «персоналку», весь сезон костьми ложился в защите. Лишился нескольких зубов и перенес пару переломов носа.
О времени в свердловском “Уралмаше”
В «Уралмаше» «старики» гоняли меня первые полгода, как щенка, — во втором сезоне они стали моими верными соратниками и «подносчиками снарядов».
Материальные условия, которые мне предложил «Уралмаш», были небогатыми. Меня поселили в комнатке при стадионе (поначалу мы там обитали втроем, потом я постепенно «пережил» своих соседей, улучшивших свои жилищные условия раньше меня, и остался единственным жильцом). Позднее я получил от завода квартиру, в которой до отъезда из Свердловска проживал с молодой женой.
Трудоустроили меня в спортивном клубе завода с зарплатой в 80 рублей. Эта сумма и была моим единственным основным доходом вплоть до перехода в ЦСКА.
Чтобы дать полное представление о «профессионализме» в советском баскетболе тех лет, приведу лишь два небольших примера. Первый — в качестве основной премии от свердловских властей за победу на чемпионате мира в 67-м году фигурировало право вне очереди приобрести — за свои деньги! — холодильник отечественного производства.
Дело в том, что помимо слаженной, упорной игры, дружного коллектива «Уралмаш» тех лет имел также и другую славу, негативную. Как пили в этой команде, я никогда в своей жизни больше не видел. Это были не люди, просто былинные богатыри какие-то! В их обиходе рюмок не было, вот что я могу о них сказать. При тренере они пили коньяк под видом чая.