Бесы (Федор Достоевский)
октября 16, 2014
Ах как влюбилась я в “Бесов” в начале 90-ых, прочитав их в первый раз! “Преступление и наказание” в сравнении с “Бесами” казалось чуть ли не пробой пера. Тут тебе не теория, съевшая человека, а множество теорий с большим аппетитом. Устройство социума, свобода личности, создание человекобога - о чем только не рассказывает читателю Федор Михайлович Достоевский. Сюжет, впрочем, и детективный и не без любовных многоугольников - романами ведь кормился Федор Михайлович. Стало быть, романы надо продавать, а без любви, злодейств да дуэлей кто же купит!
Участник центрального любовного конфликта - Николай Всеволодович Ставрогин, конечно, должен производить впечатление на читателей - перед его обаянием падают и сами собой в штабеля складываются все встречаемые им женщины - Дарья, воспитанница его матери, Лизавета Николаевна, дочь генеральши Дроздовой, Марья Тимофеевна Лябядкина, сумасшедшая сестра горького пьяницы и шута капитана Лябядкина… Только на сцене имеем героиню разумную, героиню-красотку и юродивую.
Где-то за сценой есть и другие увлечения Ставрогина. Результатом такой связи становится ребенок, которого родит жена Шатова. Всего “послужного списка”, наверно, и сам автор не знает. Ставрогин вроде Печорина - женщиной может увлечься лишь на миг, если взаимно. Он презирает условности общества - на спор женится на сумасшедшей Лебядкиной, готов предъявить ее дворянскому обществу. Он знает, что есть добро и зло. Но способен удовольствие получать как от одного, так и от другого. При этом не боится мести, потому что ни к чему в жизни не привязан.
Не зря Ставрогин примечены направителями движения - презрение к условностям, красота, о которой герой, впрочем, ничуть не думает, способность совершить зло, не чувствуя отвращения - все это ставит Николая Всеволодовича с точки зрения движения на позицию, с которой человека можно показывать уже как знамя. А называть хоть Иван-царевичем, хоть вождем революции, - харизма - великая сила. Широта души и внутренняя сила, сияние которой ничем не заменить.
Сами направители талантами не обижены: расчетливы, умеют использовать, запугать, распланировать, втереться в доверие к врагам, разглядеть их слабости и обратить их в свою пользу. Но внешность имеют неказистую, мелкую и пригодную лишь для того, чтоб показывать ее соратникам. А дело, которое они затеяли, широкое. И надо народу же что-нибудь предъявить. А народ в России таков, что ему не тезисов, а Иван-царевича подай. Сердцем народ видит и сердце свое отдаст лишь тому, кто такое подношение считает чем-то само собой разумеющимся. Вот Ставрогина-то и выбрал Петр Степанович Верховенский, чтобы народу предъявить
Сами Ставрогины-с решительно никому предъявляться не желают, и движению преданны также, как сбежавшей к нему Лизе, - на одну только ночь. И в делах, как и в любви, он бесстрастен. Он не красавец, прошу заметить, который мог бы приложить силы, да вот износился по мелочи да и повесился. И он не Раскольников, который в идею уверовал - он разные идеи в свое время сам родил, других этими идеями заразил да потом и остыл ко всем своим идеям и их носителям.
Не менее важны, чем Ставрогин и Верховенский, в романе НАШИ. Да-да, так их Федор Иванович и называет, и сегодняшние-то направители вполне уж себе бы могли о “Бесах” вспомнить, да и не издеваться над теми, кого сбили в новую партию. Ну, НАШИ, впрочем, во все времена одинаковы. С молчаливого их согласия или одобрения и действует в романе зло ставрогинское да верховенское. Федор Михайлович про движения-то кое-что знает! Страшное в своем стремлении убивать миллионы ради свободы оставшихся в живых зло действует, опираясь на движение, в котором каждый в отдельности хочет идти в ногу с прогрессом, вперед, к свободе народной.
Но при этом как несвободен сам! Словно оковами, скован каждый из движущихся страхом, что в чужих глазах будут выглядеть ретроградом, страхом иметь собственные мысли о модных теориях. Вот из таких-то и набирает себе пятерку Верховенский, и скрепляет их кровью Шатова. Да только настоящая кровь - не теория кабинетная, испытание кровью-то у Федора Михайловича ведь еще никто не прошел. Раскольникова вспомнили?
Да что далеко ходить? Особняком в романе стоит шигалевская теория - она впоследствии и была опробована в России для построения нового человечества, свободного и счастливого, где девять десятых будут работать есть и размножаться, без мысли и талантов. Автор теории понимает - он зашел в тупик, потому что, исходя из безграничной свободы, приходит к безграничной тирании. Но настаивает, что нет другого пути у человечества, и надо будет на начальном этапе движения к счастью миллионы людей убить. Но когда настало время проверять свою теорию - убить Шатова для дальнейшего всеобщего счастья, то автор-теоретик через личность свою переступить не смог, да и убрался из парка, где готовилось убийство восвояси.
И, конечно, браво, автору за слог! Как живой встает за своими словами Степан Трофимович, позер, болтун и приживала. Высокого росту, благообразной внешности, образованности достаточной, чтобы быть принятым 20 лет тому назад в университет лекции читать. И даже несколько и прочитал, затем как-то не срослось - он теперь про гонения рассказывает, цензуру и надзор. А сам два десятка лет как Поль де Кока читает, вино пьет, слезы льет.
Впрочем, не совсем без дела - в гувернерах состоял у Ставрогина и, должно быть, влияние имел на юную душу. Но вот какое! Порывистость, желание получить то, что понравилось, и полное презрение к чувствам других - не от Степана ли Тимофеевича эта невзрослость у Ставрогина? Поборник либерализма Степан Трофимович после смерти жены сына - родную кровиночку - к родственникам по почте отправил, а крепостных в карты проигрывал. Повышенного чувства справедливости человек!
С бесами Европах, может, и по другому. Является дьявол, заключает с тобой сделку, ставка в которой - твоя душа, и пошло-поехало. А в России так-то: внутри каждого сидит мелкий бес - у каждого свой - и посмеивается, победитель. Ведь как раз внутри себя-то мы и склонны видеть одни только райские кущи.