Карта времени (Феликс Пальма)
февраля 1, 2016
Нет ничего увлекательнее, чем хэдз-ап гипер-турбо, если оппонент понимает, что нельзя ждать сильной карты против покериста, который играет один на один 90 % рук. Последний покерист - это я, если что. И отчасти потому таким долгим оказался путь к финалу книги “Карта времени” Феликса Пальмы - у меня есть возможность применять знания элементарной математики на самом “густонаселенном” в мире покер-руме. Впрочем, даже если бы и не было, прочитать фантастический роман Феликса Пальмы за три вечера все равно бы не смогла. Составить конкуренцию по части увлекательности книга может разве что учебнику химии за 10 класс.
Испанского автора-фантаста, чей роман получил признательность критиков, стала читать, чтобы расширять кругозор. А то все Лукьяненко да Перумов! “Карта времени”, изданная в 2008 году, получала премии. Что позволяло надеяться как минимум на новизну идей, высказанных автором, как максимум - на то, что новые идеи сочно изложены. Начало романа повергло меня в пучины глубочайшей скуки. Тот стиль повествования, которым пользовались авторы в XIX веке, вероятно, был в числе прочего оценен теми, кто раздает премии. У меня такая “стилизация” вызывала приступы зевоты, неизменно заканчивавшиеся быстрым засыпанием. Как отличное снотворное “Карта времени” работала даже в те дни, когда мой ROI в покере падал ниже 2 %. Производители афобазола, плачьте!
Роман делится на три части, которые объединяет один персонаж. Это писатель-фантаст Герберт Уэллс. Да-да, это то, что Виктор Пелевин называет “трупоотсос”, и что глубоко претит и мне. Берешь в участники своей истории знаменитого писателя, и - вуаля, история гарантированно замечена читающей публикой. Но именно во второй части романа “Карта времени”, где Феликс Пальма фокусируется на личности Уэллса, книга перестает быть безнадежно скучной. читатель, даже такой читатель как я, пребывающий на пике увлечения чем-то иным, нежели чтение, понимает: тут автору самому становится интересно.
Феликса Пальму интересует вопрос, как сын заурядных родителей становится знаменитым писателем. По всему выходит, что цепь событий, которые приводят Уэллса на писательскую стезю, начинается со звена по имени Случай. Парень, которому на роду было написано стать приказчиком, в один несчастный (на самом деле, счастливый, как потом понимает Уэллс) день ломает ногу. И начинает читать. Но этот момент лишь отправная точка на пути к собственным романам-Атлантам, на чьих плечах вырастет новый литературный жанр, - фантастика. Чтобы отстоять свое право работать не за прилавком, а за столом, будущему писателю-фантасту придется бороться с врагами, самые упорные из которых - бедность семьи и представления матери о достойной жизни. Эту часть романа “Карта времени”, признаться, прочитала с интересом. Корзинка, сплетенная инвалидом, как символ того, что все зависит только от нашей воли, на месте в кухне Герберта Уэллса.
Но, позвольте, где же новизна? История влюбленных, которые пишут письма из прошлого в будущее, история про восставшие машины - все это, безусловно, имеет сатирическую природу, но нового я тут не нахожу. На то, чтобы называться новыми, могут претендовать кое-какие идеи из третьей части фантастического романа Феликса Пальмы. Но мне они не показалось настолько интересным, чтобы забрасывать за них писателя премиями. Впрочем, это как в покере, господа. Вы платите свои деньги, если не верите мне, что я попала в туза на флопе что книга скучная. Что касается меня, то я свою цену за знание уже заплатила и Феликса Пальму больше не покупаю.
Алмазный век, или Букварь для благородных девиц (Нил Стивенсон)
ноября 21, 2015
Преступления фиксируются летающими камерами, а сами участники инцидентов - преступники и пострадавшие - маркируются тысячами мушек, нанороботов. Это облегчает задачу найти тех или других, что повышает эффективность работы судьи Прибрежной Республики господина Вана. нанороботы также помогают ему пытать заключенных. Встраиваясь в нервную систему, такие “помощники” посылают в мозг подозреваемого сигналы о том, что его организм терпит неимоверную боль. Прибрежная Республика - одна из фил которые теперь, в алмазном веке, заняли места государств. три филы (проще говоря, племена) считаются великими - неовикторианцы, ниппонцы и ханьцы. Сосуществование фил регламентируется Экономическим Протоколом, общим для всех сводом правил. Век нанотехнологий описан в фантастическом романе Нила Стивенсона “Алмазный век, или Букварь для благородных девиц”.
И описан так, что в начале романа будущее повергает читателя в легкий шок. Никакого размеренного знакомства с временем next, как в антиутопии Олдоса Хаксли “О дивный новый мир”. Нил Стивенсон погружает читателя в новую реальность с головой. Порядки будущего на старте никто не объясняет - в них надо разобраться самому и разобраться побыстрее. Потому что иначе можешь пропасть ни за грош, как глупый Бад. Тот даром что был вооружен лобометом (вживленным в лоб оружием), а, ограбив не того парня, превратился в ошметки. Нанотехнологии позволяют вживить кому угодно что угодно куда угодно. Но лобомет даже в будущем не заменит человеку мозг.
Лавина (Нил Стивенсон)
ноября 5, 2015
Во время чтения Барочного цикла Нила Стивенсона думаешь, за что автора причисляют к наиболее известным представителям литературного киберпанка? А вот за что - за роман “Лавина”. Здесь находим все черты киберпанка. Государство как бы есть, но управляют всем корпорации и мафия. Л.А. - то, что сегодня мы зовем Лос-Анджелес - разделен на ЖЭКи, и это не районы, это мини-государства. Техноэлита - хакеры - встречаются с собратьями по профессии в виртуальной реальности. В киберпространстве они могут нанести вред другим и пострадать сами. На высокотехнологичной территории “Гонконг мистера Ли” в основе охранных модулей - собаки. Главный герой живет в городских трущобах в постапокалиптическом стиле; он хакер, наделенный уймой талантов, но предпочитает оставаться на обочине жизни - пробавляется доставкой пиццы.
В “Лавине” Нила Стивенсона есть кое-что от “Барочного цикла”, но это не бросается в глаза. После последнего просто необходимо перечитать первый, чтобы не забыть: некогда признавал их автора “лучшим учеником на курсе” Филиппа Дика. Вот что вкратце представляет роман в стиле киберпанка “Лавина”. Берем Виктора Пелевина и Сергея Лукьяненко, смешиваем, добавляем приправы и специи, нагреваем на огне технического образования, но не доводим до кипения… В итоге получаем нечто совершенно новое, слегка напоминающее и о Пелевине, и о Лукьяненко, но напоминающее не явно, не в лоб, а вот как первый снег может напомнить о первом поцелуе. Или как глинтвейн, приготовленный из сухого красного вина и крепкого чая, напоминает и о том, и другом составляющем, но это совершенно другой напиток, идеальный для времени первого снега.
Смешенье (Барочный цикл, книга вторая) (Нил Стивенсон)
октября 14, 2015
Отец - любопытство, сын - научное знание, а святой дух - это, как ни странно, коммерция. Именно так определяет читатель Божественное триединство в Барочном цикле Нила Стивенсона. Именно аналогия с Библией, точнее, ее Ветхим Заветом, приходит на ум во время чтения второй части цикла - книги “Смешенье”. “Ртуть” одолеваешь с трудом, “Смешенье” идет легче. Во-первых, потому, что временами стиль изложения “Криптономикона”, отмеченный огненным юмором, вырывается из-под пера Нила Стивенсона, как лава из вулкана, который еще недостаточно разогрелся, чтобы изрыгать ее бесконечными потоками.
Ртуть (Барочный цикл, книга первая) (Нил Стивенсон)
сентября 21, 2015
Фантастам нынче не позавидуешь - не так-то просто сказать что-то новое. Ну, вот говоришь ты, например, как тандем Лукьяненко-Перумов в “Не время для драконов”, что быть властителем (принимать решения за целый мир) может тот, кто понимает - потом за эти решения придется нести ответственность. Но разве мысль эта не стара после “Дюны”, после того, как Пол Атридес добровольно заключил себя в тело песчаного червя? Да, приходится фантастам временами говорить одно и то же посредством разных историй. Но какова бы ни была твоя отличительная черта в рассказе о том, что уже сказано - динамичный сюжет, ироничный герой, вызывающий симпатию, обращение к долгоиграющей вампирической теме - желательно все-таки дать понять читателю, ради чего ты начал городить огород творить свой мир.
Вот с этим Нил Стивенсон в “Барочном цикле” не торопится, ой не торопится. За цикл я принялась после восторгов, которые даровало чтение “Криптономикона”. И объем цикла меня тогда не насторожил. Однако первая часть Барочного цикла, роман “Ртуть” по ощущениям оказался словно вода в океане в туманный день. Ты где-то среди нее, и линия берега, конечно, не видна, и ясно, что нужно грести-грести-грести, но не ясно, приведет ли это к результатам. Временами ты хватаешься за что-то, напоминающее сюжетную линию, но это позволяет лишь держаться на плаву, и ты задремываешь на десяток минут, и опять оказываешься один на один с бесконечными волнами.
На волны это похоже потому, что мытарства Джека Куцего Хрена в стилистике плутовского романа накатывают в первой части Барочного цикла однообразно, одинаково-тоскливые. Они не цепляют рыбку читательского воображения как крючок, закинутый в океан рыбаком, и не увлекают за собой против воли волн обыденной жизни. Сюжет где-то здесь, среди чумы, лондонского пожара, тем заседаний Королевского научного общества, преследуемых пуритан, монарших болезней, хитроспелетений дворцовых интриг, альковных тайн, шифровальных принципов 17 века, форм обогащения на амстердамской бирже… черт, о чем только не осведомлен уважаемый автор романа “Ртуть”!
Сведений так много, что думаешь, не специально ли это Нил Стивенсон выплескивает на читателя свои познания. Так в 17 веке пили ртуть стаканами при сифилисе и прочих недугах - а вдруг от чего-нибудь да поможет? Такая задумка - чтобы читатель, погруженный в бездну информации, почувствовал себя на месте тех, кто жил во времена Гука, Гюйгенса, Ньютона, Лейбница. Во времена, когда человечество уже произвело на свет титанов, которые разовьют основы научного знания, но еще не готово отказаться от псевдознания, такого, как кровопускание. Попробуй, мол, предлагает автор Барочного цикла читателю, побарахтаться в безбрежности сведений, ориентироваться среди которых придется самому, как самим современникам Ньютона приходилось определяться, где наука (то есть на языке того времени натурфилософия), а где алхимия. И занятия последней не помешали Ньютону объять разумом стройную картину мира.
“Ртуть” Нила Стивенсона - это полотно, где изображена своего рода карта мира. Но не схематичная, а карта в режиме реального времени. Здесь меняются границы государств, государственные деятели умирают от усердия врачей, на известиях об этом игроки в кофейнях Амстердама делают деньги, с пристаней этой финансовой столицы мира готовятся сорваться корабли с бесполезными уже каури, мимо них проносят сундуки только что прибывшего с тайной миссией союзника Вильгельма Оранского, сам принц катит на песчаном паруснике вдоль побережья, высматривая вдали исторический момент, когда лучше всего напасть на Англию… И, возможно, что создал Нил Стивенсон эту карту не для того, чтобы я с удовольствием доплыла до конца повествования, а для того, чтобы могла увидеть, сколько всего могло в 17 веке затушить огоньки мысли, такие как Ньютон, Лейбниц, Гук, Гюйгенс…
Ловец человеков (Надежда Попова). Цикл “Конгрегация”, книга первая
августа 7, 2015
Я с неохотой знакомлюсь с новыми авторами: подсознательно жду, что они не оправдают моих ожиданий. Вот и получается, что в основном читаю по рекомендациям друзей или супруги. Хотя фраза “местами мрачновато” сразу отталкивает меня от знакомства с писателем.
Протекцию Надежде Поповой предоставил мэтр российской фантастики Сергей Лукьяненко. Как-то в своем блоге он написал о ее романах, и я подумал, а почему бы и нет. Вот только аннотация цикла “Конгрегация” была неоднозначной. Фантастика во времена средневековой Германии - в моих глазах это безусловный плюс. Возможные ведьмы, ужасы, мистика - минус. Я не любитель мистики. Ее должно быть мало, она не должна главенствовать - любые действия должны объясняться (даже сверхсилой - так популярной в Соединенных Штатах).
Но “Конгеграция” - это не просто фанстатический цикл на полях альтернативной истории. Это цикл с детективной составляющей, ведь суть работы главного героя поиск “преступников”.
Молодой инквизитор Курт Гессе в реальном мире был бы детективом. И детективная часть сюжета неплоха. Недалеко от деревушки находят два трупа с вырванными кусками мяса в области горла. Крови вокруг трупов нет. Следов борьбы тоже. Убийство чистой воды. Вот только кто убил? Относится ли это дело к Конгрегации?..
Но Курт Гессе сталкивается не просто с убийством двух людей. Здесь есть что-то еще. И не в моих правилах рассказывать сюжет.
Если вы любите детективные сюжеты, если вас не пугает легкие элементы фантастики, то роман “Ловец человек” может прийтись вам по душе.
О дивный новый мир (Олдос Хаксли)
мая 16, 2015
Состарившийся, но не настолько, чтобы потерять способность многозначительно щурить глаз, Арнольд Шварценеггер возвращается в кинематограф. Возвращается в образе Терминатора, который есть символ восставшего искусственного интеллекта, направляющего машины против их создателей, людей. И ждем изо всех сил очередного витка противостояния роботов и человека, будем сопережевать представителю своего вида, ломать голову вместе с главным героем, как победить непобедимое.
Вместе с тем голову ломать - это лишнее, когда есть готовый рецепт, как не допустить развития машинного мозга до самосознания. Рецепту этому уже 83 года, и выписан он в антиутопии Олдоса Хаксли “О дивный новый мир”. Здесь человек фактически лишен свободы выбора, в том числе и свободы развивать науку в ключе, могущем привести к восстанию машин. Большой противник экскурсионных групп, с группой студентов по Лондонскому инкубаторию и воспитательному центру отправляюсь на экскурсию всякий раз с удовольствием. Тридцать этажей хромированной стали, никеля, бетона, фарфора и стекла - основа нового общества новой эры, эры Форда. Он все изменил - конвейер, по которому движутся бутыли с человеческими зародышами. Читать материал полностью
Мастер ветров и закатов (Макс Фрай)
февраля 7, 2015
Сэр Макс может достать луну с неба, находясь в подвале; он перемещается между мирами по коридору Хумгат и, не вставая из-за стола в своем кабинете, достает пару пирогов из соседней харчевни; ему позволительно стебаться над начальством из Тайного Сыска, где он работает, и он не прочь посмеяться над самим собой… Возможно, шутливый тон в разговоре с самим собой - это и есть главная причина популярности сэра Макса среди читателей. Вместе с сегодняшней книгой про него изданы уже - шутка ли! -целых 40 повестей. “Мастер ветров и закатов” - книга, начинающая новую серию - “Сновидения Ехо”.
Казалось бы, герой - работник Тайного Сыска ( тот же детектив), до краев наполненный самоиронией, должен быть безоговорочно в моем вкусе. Тот же Фалкон. Но увы, сэр Макс похож на Марка Фалкона примерно также, как Спиридонов похож на Тетюхина. Один - фейрверк, другой - камень. Не дело это, что смеется над собой Макс не только между делом, но и вместо дел. 158 страница, а действие все не началось! Первое мое впечатление от словоохотливого господина: “Да ну его…” И бесславно отложила бы я на 159-ой странице книгу Макса Фрая, самого популярно автора XXI века, как любезно сообщает официальный сайт серии, если бы не упрямство да бедность - за книжку-то деньги плочены.
Марсианские хроники (Рэй Дуглас Брэдбери)
января 8, 2015
В начале, безусловно, было слово. Оно и сейчаc еще не потеряло своей созидательной мощи. Несколько сотен слов, выстроенных одно за другим - и вот уже на огороженной площадке серебрится ракета, готовая выплюнуть озеро огня, вспороть пространство, стать черной точкой, исчезнуть в безграничных просторах космоса. Еще несколько сотен слов - и вот читатель уже на другой планете; на планете, чье население живет в гармонии с силами природы: точеные силуэты колесниц несут по небу стаи птиц, дома повторяют движение солнца, огонь сам загорается на обеденном столе, когда приходит время готовить пищу, туман сгущается в спальнях, чтобы люди могли спать на нем.
И, словно туман, сгущается тоска женщины, чья душа стремится к мужчине, который вот-вот прилетит на серебряной ракете. Этого мужчину она никогда не видела. Но ее брак стал рутиной, перестал давать радость. Тоска, поселившаяся в доме, где супруги остыли друг к другу, ощущаешь физически. Это так выстраивает слова чудак Брэдбери, что мы видим и ракету, и Марс, на который она прилетела, и марсиан. Марсиане отличаются от землян не только тем, что живут в гармонии с природой, они еще и владеют телепатией. Телепатия позволяет женщине с Марса понять, что мужчина, с которым она вновь могла бы познать счастье, вот-вот войдет в ее жизнь. Из-за телепатически способностей марсиан гибнет первая, вторая и третья экспедиции землян на Марс.
Трое из Леса (Юрий Никитин)
ноября 17, 2014
Выходим из Дремучего леса, потом идем через Болото, потом будет Чернолесье, потом - Степь. Здесь, в Степи, и найдем себе цель, к которой стоит стремиться, - убийство кагана, что правит кочевым народом, сеящим на своем пути смерть. Все время по дороге будем узнавать новое: новые племена - новые знания. Знания - тяжелый багаж, потому из дому берем немного - цепляем на широкий пояс три баклажки с водой, три швыряльных ножа, в заплечный мешок - жареное мясо, амулеты, обереги. Чудодейственные травы будем собирать по дороге, и не только свежие полынь да подорожник, но разрыв-траву да одолень-траву по пути найдем.
Найдем-найдем, не сомневайтесь, - кроме двух никчем, Олега да Таргитая, с нами пойдет Мрак, суровый охотник, добытчик, следопыт, воин. Мрак видит далеко, стреляет метко, зажжет костер из мокрого хвороста и укажет на траву, которая известна лишь по по описаниям пращуров, а из современников в племени ее никто в глаза не видывал. Кроме запаса воды зачерпнем на дорогу немного смелости - Мрак оборачивается волком не только в полнолуние, когда это делают все добрые охотники Дремучего леса, а в любое время, когда хочет, даже средь бела дня.
Невры, трое из леса, славные наши попутчики, с миром животных имеют связь очень сильную. Да и как иначе - они и медведи раньше были одним народом, и теперь еще медведя, убитого ради продолжения жизни, в деревне Мрака поминают как родственника. Волхвы с такой связью борются, запрещают называть медведя его настоящим именем, велят звать его бер, мясо добытого на охоте зверя наказывают на углях жарить, сырого не есть. Волхвы много решений принимают в племени единолично, но о том, кого из парубков изгнать из деревни, - держат совет.