Отрывок из сборника “Дневник писателя” (Федор Достоевский)
октября 5, 2015
От владельца сайта vz.tj. Школьные уроки литературы - это, конечно, ужас. Ужас не только потому, что в учителя идут люди, которые не хотят слышать ученического мнения, но и потому, что школьная программа зачастую состоит из произведений, о которых и мнение-то формулировать - только время терять. И выбранный отрывок из “Дневника писателя” Федора Достоевского я привожу с оговоркой: цитировать его в сочинении о поэмах Некрасова “Княгиня Трубецкая” и “Княгиня Волконская” чревато последствиями. Учитель наверняка решит, что вы умничаете из стремления к оригинальности, а вовсе не потому, что согласны с Достоевским - поэмы лишены чувства и написаны по велению долга. Говоря “мундирность”, автор “Братьев Карамазовых” имеет в виду, что Некрасов пишет о женщинах, отправившихся добровольно в сибирскую ссылку за мужьями-декабристами, так, как велит ему царящее либеральное “направление”. О направлении - да так прекрасно, что читатель должен испугаться направления как одного из злодеев драмы - прекрасно написал Достоевский в “Бесах”. Общественное мнение требует осуждать старые общественные устои - все губернские либералы и “осуждают”. Подобно мелким провинциальным чиновникам, которые следуют моде на либерализм, выглядит поэт Некрасов в своих поэмах “Княгиня Трубецкая” и “Княгиня Волконская”. Вот что имеет в виду писатель Достоевский. Но! Достоевский в момент написания рецензии на названные поэмы - редактор журнала “Гражданин”. Вы, молодое поколение, пожалуй, просто имейте его оценку в виду - учитель литературы ваш - человек в мундире скорее, чем человек широких взглядов. Так что для большинства из вас писать в сочинении, что поэмы Некрасова о подвиге жен декабристов плохи, - это пытаться лбом стену прошибить. Но наш сайт был бы рад в это отношении ошибаться.
Я ужасно боюсь “направления”, если оно овладевает молодым художником, особенно при начале его поприща; и как выдумаете, чего именно тут боюсь: а вот именно того, что цель-то направления не достигнется. Поверит ли один милый критик, которого я недавно читал, но которого называть теперь не хочу, - поверит ли он, что всякое художественное произведение без предвзятого направления, исполненное единственно из художнической потребности, и даже на сюжет совсем посторонний, совсем и не намекающий на что-нибудь “направительное”, - поверит ли этот критик, что такое произведение окажется гораздо полезнее для его же целей, чем, например, все песни о рубашке (не Гуда, а наших писателей), хотя бы с виду и походило на то, что называют “удовлетворением праздного любопытства”? Если даже люди ученые, по-видимому, еще не догадались об этом, то что же может происходить иногда в сердцах и в умах наших молодых писателей и художников? какая бурда понятий и предвзятый ощущений? В угоду общественному давлению молодой поэт давит в себе натуральную потребность излиться в собственных образах, боится, что осудят “за праздное любопытство”, давит, стирает образы, которые сами просятся из души его, оставляет их без развития и внимания и вытягивает из себя с болезненными судорогами тему, удовлетворяющую общему, мундирному, либеральному и социальному мнению. Какая, однако, ужасно простая и наивная ошибка, какая грубая ошибка! Одна из самых грубейших ошибок состоит в том, что обличение порока (или то, что либерализмом принято считать за порок) и возбуждение к ненависти и мести считается за единственный и возможный путь к достижению цели! Впрочем, даже и на это узком пути можно было бы вывернуться сильному дарованию и не заглохнуть в начале поприща; стоило бы вспоминать лишь почаще о золотом правиле, что высказанное слово есть слово серебряное, а невысказанное - золотое. Есть очень и очень значительные таланты, которые так много обещали, но которых до того заело направление, что решительно одело их в какой-то мундир. Я читал две последние поэмы Некрасова - решительно этот почтенный поэт наш ходит теперь в мундире. А ведь даже и в этих поэмах есть несколько хорошего и намекает на прежний талант г-на Некрасова. Но что делать: мундирный сюжет, мундирность приема, мундирность мысли, слога, натуральности… да, мундирность даже самой натуральности. Знает ли, например, маститый поэт наш, что никакая женщина, даже преисполненная первейшими гражданскими чувствами, принявшая, чтобы свидеться с несчастным мужем, столько трудов, проехавшая шесть тысяч верст в телеге и “узнавшая прелесть телеги”, слетевшая, как вы сами уверяете, “с высокой вершины Алтая” (что, впрочем, совсем уж невозможно), - знаете ли вы, поэт, что эта женщина ни за что не поцелует сначала цепей любиммого человека, а поцелует непременно сначала его самого, а потом уже его цепи, если уж так сильно и внезапно пробудится в ней великодушный порыв гражданского чувства, и так сделает всякая женщина решительно. Конечно, замечание мое пустяшное, да и не стоило бы приводить, потому что поэма-то так только и написана, ну, например, чтобы к первому января отвязаться… Впрочем, г-н Некрасов все-таки уже громкое литературное имя, почти законченное, и имеет за собою много прекрасных стихов. Это поэт страдания и почти заслужил это имя. Ну а новеньких все-таки жаль: не у всякого такой сильный талант, чтобы не подчиниться мундирной мысли в начале поприща, а, стало быть, и уберечь себя от литературной чахотки и смерти. Что делать: мундир-то ведь так красив, с таким шитьем, блестит… Да и как выгоден! то есть теперь особенно выгоден.